Южная Германия, весна, 1944 год

Свежий, чистый ветерок обдувал и дразнил, покалывая кожу своей холодностью. Луна блестела в небе как начищенный медный таз, была полностью круглой и дородной и, казалось, подмигивала застывшему у окна мальчишке. Абсолютная, неправдоподобная тишина - ни стрёкота живности, ни топота шагов, ни прочих звуков весенней ночи. Огромный запущенный парк, окружавший особняк где разместилась временная база Миллениума, молчал. Лишь изредка ветер крепчал, налетал злой порыв, принося с собой лёгкий озноб и шорох листвы. Ночь была истинной, без какого-либо знака человеческого присутствия, дикой… Шредингер любил такие ночи.

Он не так давно появился на базе, всего-то пару недель, да и оборотнем он был не больше полугода. Немного, если сравнивать с "нечеловеческим" стажем других бойцов "Последнего Батальона". Никаких особых талантов в нем пока не обнаружилось и все шло к тому, что мальчик станет рядовым бойцом. Как бы ему это не претило.

Впрочем, в такую чудесную ночь, зовущую в лес на лоно первозданной природы, в пьянящую свободу, где можно ощутить торжество и силу жизни, самые простые звуки, движения, предметы по-новому, так как ощущает их только оборотень, думать о плохом не хотелось. Он всё-таки всего лишь четырнадцатилетний мальчишка и имеет право на ребячество. Ведь так? Благо, Майор сегодня приказов никаких не отдавал, а объявил какой-то там праздник, известный лишь ему.

Монтана всегда нравился Шредингеру, был его кумиром. Такой бессердечный, жестокий, безразличный к окружающим. Он никогда не страдает, ему не с о чем сокрушаться и плевать на чувства других, ведь свои давным-давно упрятаны под замок.

Юный оборотень решил для себя, что лишь Майор достоин быть идеалом, образцом для подражания. Стать таким же сильным и никогда, никогда больше не плакать, не плакать. Забыть о такой ерунде, как чувства. Но Шредингеру пока было далеко до полного бессердечия. По сути, он был еще ребенком. Утирающим злые слезы одиночества.

«Ты – ничто в этом мире. Кому ты нужен! Лучше бы тебе никогда не рождаться! Ты обуза, ты только мешаешь мне! Оставайся с этим бесполезным мешком костей и забудь о том, что ты мой сын! Ничтожество, полное ничтожество!» - с таким напутствием мать оставила его бабке, дряхлой, умирающей старушке, которая давно не могла прокормить себя, не говоря уже о нежданном внучке. Мать уехала с каким-то богачом, а шестилетний мальчишка должен был выживать сам и кормить бабушку. В чем он был виноват, Шредингер так и не смог понять. Да и не особо пытался – эти слова и то, что его выкинули, будто сломанную игрушку, украли его улыбку, его смех, спокойный сон, доброту, детство и надежду на жизнь… Но он выживал и помогал жить старушке, которая была так же ни в чём не была виновата.

Сказки, которые она рассказывала ему, засыпая на полуслове, поучения и беззубые ухмылки – вот и все его детство. Остальное было связано с бесконечным поиском пищи, или хотя бы отдаленного ее подобия. Через год бабушка умерла, а с ней ушло последнее, что хоть как-то поддерживало тепло его сердца. И пришло оно… Одиночество - абсолютное, холодное, мерзкое, склизкое, стеклянное, безжизненное одиночество. Ничтожество. Ничто! Вот кем он был…

Но теперь он перестал быть ничем – он стал оборотнем.

Теперь он настоящий солдат, солдат Миллениума. Ни у кого больше нет права называть его ничтожеством.

Ушло ощущение ненужности и собственной незначительности. То, чего он добился сам, без посторонней помощи, причастность к «Последнему Батальону», сгладило остроту прошлых обид и переживаний.

Но остались пустота и холод внутри. Горечь и тоскливое ощущение изоляции от мира. Как будто море шумит за стеклянной стеной. Такое близкое и недостижимое.

Он знал о единстве и своеобразном душевном родстве солдат Миллениума – все они хранили в душе осколки несбывшихся надежд и лед одиночества - своё последнее оружие против мира, Мира, который отрёкся от них. Бойцы в казармах не стесняясь делились подробностями из прошлой жизни. Так, как будто говорили о чем-то чужом, давно минувшем. Жестокие сны прошлого, оживающие в безразличных словах.

Шредингер уже успел заглянуть в личное дело Зорин Блиц, случайно оставленное Доком в незапертом шкафу лаборатории, расспросил Рип о её прошлом, имел наглость поинтересоваться у Майора насчёт самого Дока.

А Капитан… Казалось, он просто голем. Мальчишка никак не мог себя заставить звать его по имени хотя бы в мыслях. Обыденное "Ганс Гюнше" никак не вязалось с таким бессловесным, бесчувственным и безоговорочно преданным Майору существом.

Из собранных обрывков информации Шредингер знал, что лучшие бойцы Миллениума – одиночки, подчиняющиеся только Майору и неспособные на обычные человеческие чувства. Ненависть стала их любовью, презрение – их симпатией, раздирающие плоть когти – мягким рукопожатием.

«Железные звери», как окрестил их для себя мальчик. И он уже не чувствовал себя изгнанником или чудовищем. Ему было хорошо среди этих ледяных существ. Одиночество роднило их. Они были пусты и безжизненны внутри, подобны средневековым големам, движимым лишь злой волей их создателя. Убийство было их радостью. Насилие и реки крови.

А у Шредингера осталась ещё злая ирония и улыбка вечного ребёнка…

Криво улыбнувшись своим мыслям, оборотень сорвался с места и убежал в разросшийся сад, полный увитых плющами беседок, похожих на дворцы, и растрескавшихся от старости монументальных, как троны, скамеек. Прежде сад был английским, но сейчас превратился в дикорастущее и вольное создание, презиравшее законы садоводства и цивилизации. База располагалась на месте какой-то заброшенной усадьбы с огромными охотничьими угодьями и облагороженными садами. Шредингер мог бродить в нём часами и ни разу не выйти дважды на одну и ту же тропинку. Здесь было что искать, было, чем восхищаться. В этом зеленом лабиринте можно было забыть обо всем на свете. И теперь, разглядывая сквозь колышущиеся ветки деревьев полную луну, мальчик решил, что сегодняшние слёзы были последними.

От раздумий его отвлек слабый шорох и приглушенные слова, прозвучавшие совсем неподалеку. Шредингер осмотрелся и заметил в проёме ближайшей беседки высокую фигуру в плаще и кепи. После минутных раздумий оборотень укрылся за каким-то сильно пахнущим кустом, решив понаблюдать за нежданным гостем, пожаловавшим в его владения. С ним можно будет сыграть злую шутку! На мгновение фигура повернулась боком, и гитлерюгендовец узнал ночного посетителя. Резкий, рубленый профиль четко вырисовывался в лунном свете. «Капитан?!» - удивился Шредингер.

Не заметив мальчика, Ганс поднялся в беседку. Раздался взволнованный шепот, кто-то невидимый ждал его внутри. Это становилось все интереснее, и маленький оборотень решил подобраться поближе. Беседка была густо обвита цветущим и резко пахнущим плющом, так что оставались только небольшие просветы в листве, а основание перил пряталось в разросшихся розовых кустах. Стараясь шуметь как можно меньше – что, как считал Шредингер, у него неплохо получалось, и мысленно ругая на все лады шипастые растения, мальчик подобрался к одному из таких просветов. Выдернув из пальца шип, он заглянул внутрь.

Картина стоила мучений. Или нет? Шредингер не мог понять.

В беседке стояли Капитан и Рип ван Винкль. Рип что-то шептала Гансу, но что, Шредингер не понимал – он не знал голландского… Или это был какой-то другой язык? Но ему казалось, что лучше и не понимать. Гюнше коротко кивнул. Ван Винкль подошла ближе к нему и взялась за пуговицы его плаща. С тем же успехом можно было прикоснуться к статуе. Чётким движением Капитан снял кепи и положил на перила, под которыми сидел мальчик.

Шредингер молниеносно пригнулся, ткнувшись носом в плющ и прижал уши, инстинктивно зажмурившись, словно это могло помочь лучше спрятаться. Он не хотел верить тому, что видел. "Волшебный стрелок" умеет краснеть? Или ему показалось? Лучше бы показалось. Юный оборотень не понимал, почему происходящее так взволновало его. Уйти? Нет, лучше посмотреть. Может, он ошибается.

Но так не ошибаются – Рип, осторожно держась за плечи Капитана, нерешительно и легко поцеловала его. Того, похоже, удивила такая скромность, он взял ван Винкль за руки и притянул ближе, впиваясь ей в губы поцелуем. Немного грубо, напористо, проникая языком глубже… Девушка отстранилась, но только для того, чтобы стянуть с плеч Ганса плащ, который тут же оказался на земле. Губы Рип стали красными от прилившей к тонкой коже крови. Она загадочно улыбнулась, расстёгивая свой пиджак. Капитан буквально съел эту улыбку с её губ, похоже, игра развивалась куда стремительнее, чем предполагалось. Он осторожно взял её лицо в свои ладони и немного отклонил его в сторону, обнажив изящную длинную шею, и склонился над ней, яростно целуя каждый дюйм. Пальцы Рип, боровшиеся с пуговицами пиджака и блузки, нервно трепетали, временами замирая или начиная биться, словно в агонии, конвульсивно сминая ткань костюма или форменной серой рубашки, в которой остался Гюнше. Она проваливалась в омут сладостной неги и жара, который оставляли после себя прикосновения мужских рук, спускавшиеся от шеи в вырез расстегивающейся блузки. На бледной коже яркими цветами алели следы поцелуев с аккуратным ободками зубов вокруг… И пара капель крови.

Шредингер не видел лица Рип полностью, но не сомневался - в ее глазах была неожиданная нежность и желание. Мальчишка поразился – такого от «железных зверей» он не ожидал. Они не способны любить… Нет, это что-то другое! Сейчас Капитан просто "попользуется" девушкой и всё. Она уйдет, истекая кровью и страдая от побоев. Это будет акт насилия. Ведь так? Он обязан это увидеть! Какая-то радость, граничащая с отчаянием заставила его остаться и смотреть дальше.

Ганс опустился на колени и привлёк Рип ближе к себе. Его руки скользили от груди к талии, все ниже и ниже, заставляя её тело подаваться вслед за сильными длинными пальцами, чертящим пламенеющие дорожки желания на тонкой коже. Быстрые, но нежные движения мощных рук, завораживающий танец. А Рип стояла перед ним словно призрак - бледная, нерешительная и … прекрасная. Пиджака на ней уже не было, блузка полурасстегнута, руки безвольно опущены. И взгляд, бездонный взгляд темных глаз - расширенные до предела зрачки скрыли обычный цвет радужки. Взгляд, в котором не было места ненависти и одиночеству.

Капитан опустился на колени и нежно обнял девушку за талию, поцеловал в пупок. Огромные ладони скользнули ей за спину, расстёгивая лиф, пока рот покрывал поцелуями её живот, прокладывая путь к груди. До насилия тут было далеко…

Его руки пытались освободить плечи Рип от блузки и шлеек лифчика, но получалась не очень. Она тихонько засмеялась и, взъерошив ему волосы, сняла с себя мешающую одежду, а заодно и рубашку с него. Когда та успела оказаться расстегнутой, Шредингер не углядел. Ладони Ганса накрыли высокую грудь девушки, которую столь хорошо скрывал от мира строгий костюм. Он мягко сжимал тугие полушария, мял их, перекатывал нежную плоть. Раздвинув пальцы правой руки, он склонился к показавшемуся соску, облизал его, легонько сжал зубами. Рип тихо охнула и упала ему на руки – колени подогнулись. Она обняла Капитана за плечи и потянулась к его губам. Тот, грустно улыбнулся и дал ей требуемый поцелуй.

Шредингер в очередной раз отвернулся от просвета в листве. Нет, ему не стоило это видеть. «Железные звери» не умеют чувствовать. Не должны уметь! Это неправильно! Он считал их такими же, как был сам. А они… Его снова предают. Если дрожит крепость Гюнше, ван Винкль плавится в его руках словно свеча… А что она шептала ему? Но любопытство взяло вверх, он снова вернулся к подглядыванию.

Рип расплела свою косу, и её чёрные волосы тяжёлой пеленой укрыли полуголые тела... Бледная кожа в просветах неправильной сетки спутанных прядей, скользящих по спине девушки, плечам Капитана и связывающих, соединяющих два тела в одно. Она самозабвенно целовала его лицо, шею, временами прикусывая кожу. Шредингер не хотел этого видеть, но и взгляда оторвать не мог. Перед глазами упорно маячила мощная спина Ганса. Красивый рисунок мышц, танцующих и подрагивающих при каждом поцелуе Рип. Вервольф облокотился на руку, словно сидеть без поддержки уже не мог, а Рип рисовала поцелуями, языком, царапинами обжигающие картины уже на его груди. Вскоре он не выдержал и уложил Рип на плащ, а сам склонился над ней, целуя, пролизывая дорожки от одной груди к другой, посасывая соски, вбирая ртом мягкую бледную плоть. Девушка тихонько постанывала, её руки легко поглаживали плечи Ганса. Вскоре грудь ему наскучила, и он стал расстёгивать брюки Рип. Непонятно зачем, она попыталась его остановить, но он накрыл тонкие запястья своей широкой ладонью, завёл руки ей за голову и жадно поцеловал. Так, словно хотел слиться с ней, вползти в неё через этот поцелуй… Рядом с ним девушка казалась такой тонкой, хрупкой, беззащитной. А может, она такой и была?

Если она просто обманывала, всех и себя? Не была такой одинокой и безжизненной, как ей хотелось? Верно! Она не «железный зверь»! Она глупая сентиментальная женщина! Мальчишка зло улыбнулся своим мыслям. Майор уничтожит её, когда узнает. Она недостойна быть бойцом Миллениума! Но Шредингер должен знать всё!

Рип негромко вскрикнула, выдёргивая юного оборотня из упоительных мечтаний.

Теперь уже не было надобности держать её за руки, она полностью подчинилась. Шредингер видел макушку Гюнше между ног ван Винкль. Изящные, длинные, бледные ноги Рип, закинутые на играющие мускулами широкие плечи Ганса… Восхитительный изгиб её обнажённого тела… Она выгибалась, стонала и всхлипывала, то бесцельно сминая ткань плаща, то чертя короткими ногтями невообразимые узоры на плечах и шее Капитана. Царапины тут же затягивались, оставляя на коже капли засохшей крови.

Шредингеру, ощущавшему, как и любой оборотень, перемену температур очень чётко, и самому становилось жарко. Сейчас он был готов проклясть свои обострённые чувства – он ощущал всю влажность Рип, желание Ганса, страсть… Ему было и противно, и завидно. Прижав к вискам холодные ладони, он разрывался между желанием зажать уши и продолжать слушать. Слышать эти стоны, хлюпанье влаги, когда Кэп проникает языком вглубь Рип, не слышать его же нечеловеческого молчания…

Убежать? Нет! Бойцу Миллениума всё равно, за чем наблюдать. Это задание он дал сам себе. Если провалит этот тест – нечего ему в "Последнем Батальоне" делать. Надо учиться бесстрастности, что бы ни происходило у тебя перед глазами.

Рип с трудом приподнялась на локтях и шепотом, срываясь на хрип, попросила:

- Да прекрати… же ты! Я… Я не могу уже, - Капитан лишь скривил уголки губ, взглянув девушке в глаза поверх её распростёртого обнажённого тела и, слизнув своим длинным нечеловеческим языком влагу Рип с подбородка и щеки, вернулся к своему занятию. Жертва выгнулась ещё больше и тихонько взвыла. Ганс выпрямился.

Мальчишка, позабыв о всякой осторожности, чуть не присвистнул – понял цену для Капитана. Он уже давно был готов… Рип села, держась за его ремень. Шредингер попытался изобразить на своём лице то же каменное выражение, какое видел сейчас у Гюнше. Надо ли говорить, что не вышло?

Ван Винкль, сумевшая каким-то чудом сфокусировать взгляд и скоординировать движения, резво расправилась с армейским ремнём и брюками, и тем, что было под ними… Ганс, предусмотрительно избавившийся и от ботинок, этому только помог. Совершенство его обнажённого тела, мощных, налитых силой мышц, великолепная игра плоти при каждом движении…

Шредингер, конечно, пересекался с Капитана в душе, но насколько он огромен в состоянии эрекции – не подозревал. Инструмент длинною чуть ли не в фут… Не то, чтобы ему стало завидно, нет! Но…

Но Рип размеры не удивили… Она нежно обхватила ладонью мощный член Ганса и провела языком по его головке. Теперь уже была бы очередь Гюнше стонать, но «железный зверь» только запрокинул голову и приоткрыл рот – дыхание сбивалось.

Капитан сломался быстрее – повалил ван Винкль на плащ, прижал её бёдра к земле. Он был намного выше и больше, её взгляд упирался в его грудь. Она, идя по грани, прикусила один из сосков, провела ногтями по его груди, от шеи к твёрдым пластинам торса, оставляя набухающую кровью царапину. Ганс впервые выдавил из себя какой-то звук - глухой рык нетерпения, - и скользнул в неё. Рип конвульсивно дернулась – Капитан о своих размерах не думал, а такие габариты не каждая девушка способна принять вообще, не говоря уже о первом толчке.

Шредингер в очередной раз проклял свои приобретенные способности. Ему хотелось оказаться как можно дальше отсюда, а не сидеть в колючих кустах, чувствуя, как его тело против воли реагирует на происходящее, ощущая всё, будто это он сейчас занимается любовью с Рип, пытаясь вбить её бёдра в землю.

Бойцы говорили, что Капитан – телепат. Но тут же дружно утверждали, что это только слух. А вот Шредингер более не сомневался…

Ван Винкль не замолкала. Ганс, казалось, просто раздавит её, вдавит в землю. Он размеренно приподнимался над ней, по почти выскальзывая, то погружаясь до конца. Размазывая свою кровь по её телу, слизывая её же, Капитан именно имел девушку. Но Рип это нравилось… И это не было насилием…

Шредингер не мог больше этого выносить. Хватит, плевать уже на эти детские привычки доказывать что-то самому себе! Это не стоит того, чтобы терпеть такое омерзение и новое предательство – как глупо было думать, что они такие же, как он… Шред приподнялся на колено и тут же встретился взглядом с Гансом, который продолжал – то накатывал на Рип, то отдалялся… Его движения были неумолимы, словно прибой…

Зрачок серых глаз никак не мог сфокусироваться, концентрация Капитана разлеталась ко всем чертям, метафизическая телепатия набирала обороты*… Он невольно шарил в мыслях Шредингера… Или специально? Юный оборотень, наконец, понял, что Гюнше знал о его присутствии с самого начала.

«Нравится? - раздался густой, насыщенный бас в голове у Шредингера. – Мальчишка, по какому праву ты лишил нас чувств? Хахаха…»

Капитан смеялся сначала весело, потом зло. Постоянно прерывающийся смех, переходящий в вздохи полные горечи. В голове оборотня складывался и рассыпался калейдоскоп картин, мыслей и слов. Наслаждение от ощущения упругости молодого женского тела, от того, как плотно оно облегает твою мощь… Сгорающая от жара и невообразимого удовольствия Рип, в его объятиях. Каждое движение – шаг к оргазму… Ещё немного, чуть-чуть и настанет пик… Он почувствовал боль на грани наслаждения от вспоровших его спину ногтей Рип… Ещё немного… Сейчас…

Рык, переходящий в вой. Вопль, наполненный истерией и восторгом… Теплота, разливающаяся по телу… Спазматические вздохи, как после глубинного погружения.

Шредингер уже не различал видения и реальность, свои мысли и мысли Капитана, из последних сил опустившегося рядом с дрожащей от накатившей волны наслаждения Рип…

***

- Герр Майор?

- Да? – Монтана окинул Шредингера благодушным взглядом поверх очков.

- Вы верите в любовь? – безразлично улыбнувшись, поинтересовался оборотень.

- Что это тебе в голову взбрело?! – ухмыльнулся Майор, вопросы мальчишки его забавляли. Даже если тот ни в чём себя не проявит, останется при начальстве, курьером, хотя бы. В штабе станет скучновато без этого наглеца. – Я люблю только одну даму. Она не предаёт, не изменяет и готова отдать всё свои прелести тому, кто способен оценить их. Я люблю Войну! Других чувств у меня нет.

Шредингер горько усмехнулся – эта опора остаётся незыблемой. Надолго ли?